Джастин Файнштейн
шесть лет бился над тем, чтобы напугать подопытную под кодовым
обозначением SM. Он показывал ей «Ведьму из Блэр», «Боязнь пауков»,
«Сияние» и «Молчание ягнят» — бесполезно.
Он взял её в магазин экзотических животных, но она без видимого повода достала змею из террариума и восторженно потрогала пальчиком её язык. И только из-за вмешательства продавца она не смогла подружиться с симпатичным пауком-птицеедом.
Тогда г-н Файнштейн повёз её в заброшенный туберкулёзный санаторий Уэверли-Хиллс — «самый страшный дом на свете», если верить рекламным буклетам. Служители аттракциона исправно включали странные шумы и жуткую музыку, а актёры изо всех сил изображали убийц, чудовищ и призраков, но она лишь смеялась, когда другие туристы благодарно вопили от ужаса. Более того, ей случайно удалось напугать одного из «монстров», когда она из любопытства попыталась дотронуться до его головы.
Г-н Файнштейн, клинической нейропсихолог Калифорнийского технологического института (США), на этом примере пытался понять, как в нашем мозге рождается страх. Пользы от этого — море. Например, можно было бы разработать эффективные методы лечения посттравматического стрессового расстройства.
«Настолько локализованный очаг повреждений встречается крайне редко, — отмечает нейробиолог Дэниэл Кеннеди из Индианского университета (США). — Таких случаев всего пара десятков». Увидев это, г-н Трэнел понял, что ему выпал уникальный шанс изучить функции данной области мозга.
Миндалевидные тела (по одному в каждом полушарии) играют важную роль в образовании эмоций, особенно страха. Это давно известно, но детали туманны. В частности, учёные пока не могут сказать, насколько миндалевидные тела необходимы для страха, отмечает Майк Кёнигс из Университета штата Висконсин в Мэдисоне (США). Возможно, активность миндалевидного тела, регистрируемая томографом, — всего лишь результат деятельности других областей мозга.
Казалось бы, случай SM исключал эту возможность, ибо вместе с миндалевидными телами у неё полностью исчезло чувство страха, тогда как вся остальная эмоциональная палитра не претерпела изменений. При этом она отличалась чрезвычайной живостью. Можно сказать, она в каком-то смысле гналась за новыми ощущениями. Однажды учёные пригласили её в ресторан, где она с удовольствием поболтала с официантом, а на следующий день попросила отвести её в то же место. Увидев того же официанта, она заметно повеселела и была с ним чрезвычайно приветлива.
Это признак того, что, в отличие от большинства других людей, SM не способна распознавать едва заметные намёки, которые заставляют нас вести себя более сдержанно в определённых ситуациях. «Людей, которые вам и мне показались бы тёмными личностями, она назвала бы заслуживающими доверия, — говорит г-н Кеннеди. — Она предвзято относится к людям в том смысле, что со всеми хочет сблизиться». По-видимому, миндалевидные тела отвечают не только за страх как эмоцию, но и за некоторые аспекты социального поведения.
Г-н Кеннеди недавно проверил степень открытости SM на примере её чувства личного пространства. Он просил женщин медленно приближаться к SM, а той предстояло дать знак, когда она начнёт ощущать дискомфорт. Эта граница расположена на расстоянии 0,34 м от неё, то есть почти вдвое ближе, чем у других участников эксперимента.
Более того, выяснилось, что SM не способна читать выражения лиц, но не способна избирательно: она видит радость и печаль, но не может определить страх. Причём это подсознательная реакция: лица, искажённые страхом или злобой, вперемешку с ничего не выражающими физиономиями появлялись на экране всего на 40 мс, и от SM требовалось нажать на кнопку как можно быстрее при виде лица, выражавшего скорее страх, чем гнев. С этим заданием она справилась примерно так же, как остальные. Но когда ей дали неограниченное время на размышление, она стала ошибаться.
Копнув поглубже, г-н Кеннеди обнаружил, что проблема в том, как мозг направляет её взгляд. SM просто не смотрит в глаза людей, когда в них читается страх, то есть когда они расширяются. Когда её поставили в такие условия, что она не могла не смотреть в глаза, она стала чаще правильно определять лица испуганных людей.
Таким образом, миндалевидное тело — это не просто «детектор опасности». Опасность, по-видимому, регистрируется другими областями мозга, а миндалевидные тела по итогам этой работы управляют нашим вниманием для сбора критически важной информации о степени опасности. Результатом становится чувство страха. А поскольку у SM миндалевидные тела отсутствовали, она ощущала только возбуждение сродни чувству азарта, но не страх. Этим и объясняется то, что в зоомагазине и в «доме с привидениями» она не была равнодушной, как того следовало бы ожидать от бесстрашного человека.
Но г-н Файнштейн слегла разрушил эту стройную теорию. Ему наконец-то удалось напугать бедняжку.
В одном из экспериментов к ней присоединились близнецы AM и BG с идентичными повреждениями миндалевидных тел. Г-н Файнштейн обратился к классическому тесту на панику: попросил участников надеть маски, в которые подавался воздух с 35-процентным содержанием углекислого газа. У большинства здоровых людей немедленно начинается одышка, учащается сердцебиение, выступает пот, кружится голова. Примерно четверть впадает в панику.
Как ни странно, все трое тоже пережили панику. SM замахала руками, указывая на маску, и закричала: «Помогите!» Когда маску сняли, она сказала: «Я запаниковала, потому что, чёрт возьми, не понимала, что происходит». Впервые с начала болезни она испытала страх.
Двое других отреагировали практически аналогично. AM скривилась и сжала левую руку в кулак, попытавшись освободиться. По её словам, она испугалась, что задохнётся, и заметила, что это был самый ужасный момент в её жизни. BG стала хватать ртом воздух и сама сорвала маску, признавшись потом, что ощутила нечто совершенно новое — страх близкой смерти.
После такого г-н Файнтштейн не знал, что и думать. На протяжении десятилетий пара миндалевидных тел мозга описывалась как центр страха, и казалось естественным, что при их отсутствии человек становится отчаянно смелым.
Однако учёный вскоре пришёл к выводу, что старая теория не так уж неверна. По-видимому, мозг иначе обрабатывает угрозы, исходящие изнутри (астма, сердечный приступ и др.). «Это первичный слой, базовая форма страха», — подчёркивает г-н Файнштейн. Действительно, тут не за чем напрягать внимание и оценивать состояние окружающей среды: высокий уровень углекислого газа во вдыхаемом воздухе непосредственно приводит к изменению кислотности крови, в результате чего запускается каскад реакций в мозге. Поэтому паника возникает и без «миндалин» — скорее всего, где-то в гипоталамусе и периакведуктальном (центральном) сером веществе.
И здесь надо обратить внимание на такой важный момент. Люди, обладающие миндалевидными телами, понимают, что это научный эксперимент, что учёные не позволят случиться страшному. Оттого и паника у них другая. В данном же случае наше трио испытало самый что ни на есть настоящий предсмертный ужас. Они не смогли должным образом интерпретировать охватившее их возбуждение.
Роль миндалевидных тел в оценке риска объясняет и другой странный результат подобных экспериментов. У здоровых участников, как правило, появляется упреждающая реакция при повторении теста: перед повторным надеванием маски у них меняется характер потоотделения и слегка учащается сердцебиение. Добровольцы с болезнью Урбаха — Вите во второй раз ведут себя так же бесстрашно, как в первый. Следовательно, миндалевидное тело отвечает ещё и за сохранение воспоминаний о пережитом ужасе.
Интересно, что в выборке из 200 ветеранов войны во Вьетнаме с черепно-мозговой травмой никто из пациентов с повреждёнными «миндалинами» не приобрёл посттравматического стрессового расстройства.
Так что работать с этой областью мозга следует очень осторожно. С одной стороны, из-за неё мы не можем избавиться от мучительных воспоминаний, с другой — она защищает нас и учит впредь избегать опасностей. Лишённая её SM однажды призналась: «Я никому не пожелала бы такого».
compulenta.ru
Он взял её в магазин экзотических животных, но она без видимого повода достала змею из террариума и восторженно потрогала пальчиком её язык. И только из-за вмешательства продавца она не смогла подружиться с симпатичным пауком-птицеедом.
Тогда г-н Файнштейн повёз её в заброшенный туберкулёзный санаторий Уэверли-Хиллс — «самый страшный дом на свете», если верить рекламным буклетам. Служители аттракциона исправно включали странные шумы и жуткую музыку, а актёры изо всех сил изображали убийц, чудовищ и призраков, но она лишь смеялась, когда другие туристы благодарно вопили от ужаса. Более того, ей случайно удалось напугать одного из «монстров», когда она из любопытства попыталась дотронуться до его головы.
Фабрика страха — миндалевидные тела мозга — у SM отсутствует.
Г-н Файнштейн, клинической нейропсихолог Калифорнийского технологического института (США), на этом примере пытался понять, как в нашем мозге рождается страх. Пользы от этого — море. Например, можно было бы разработать эффективные методы лечения посттравматического стрессового расстройства.
«Настолько локализованный очаг повреждений встречается крайне редко, — отмечает нейробиолог Дэниэл Кеннеди из Индианского университета (США). — Таких случаев всего пара десятков». Увидев это, г-н Трэнел понял, что ему выпал уникальный шанс изучить функции данной области мозга.
Миндалевидные тела (по одному в каждом полушарии) играют важную роль в образовании эмоций, особенно страха. Это давно известно, но детали туманны. В частности, учёные пока не могут сказать, насколько миндалевидные тела необходимы для страха, отмечает Майк Кёнигс из Университета штата Висконсин в Мэдисоне (США). Возможно, активность миндалевидного тела, регистрируемая томографом, — всего лишь результат деятельности других областей мозга.
Казалось бы, случай SM исключал эту возможность, ибо вместе с миндалевидными телами у неё полностью исчезло чувство страха, тогда как вся остальная эмоциональная палитра не претерпела изменений. При этом она отличалась чрезвычайной живостью. Можно сказать, она в каком-то смысле гналась за новыми ощущениями. Однажды учёные пригласили её в ресторан, где она с удовольствием поболтала с официантом, а на следующий день попросила отвести её в то же место. Увидев того же официанта, она заметно повеселела и была с ним чрезвычайно приветлива.
Это признак того, что, в отличие от большинства других людей, SM не способна распознавать едва заметные намёки, которые заставляют нас вести себя более сдержанно в определённых ситуациях. «Людей, которые вам и мне показались бы тёмными личностями, она назвала бы заслуживающими доверия, — говорит г-н Кеннеди. — Она предвзято относится к людям в том смысле, что со всеми хочет сблизиться». По-видимому, миндалевидные тела отвечают не только за страх как эмоцию, но и за некоторые аспекты социального поведения.
Г-н Кеннеди недавно проверил степень открытости SM на примере её чувства личного пространства. Он просил женщин медленно приближаться к SM, а той предстояло дать знак, когда она начнёт ощущать дискомфорт. Эта граница расположена на расстоянии 0,34 м от неё, то есть почти вдвое ближе, чем у других участников эксперимента.
Более того, выяснилось, что SM не способна читать выражения лиц, но не способна избирательно: она видит радость и печаль, но не может определить страх. Причём это подсознательная реакция: лица, искажённые страхом или злобой, вперемешку с ничего не выражающими физиономиями появлялись на экране всего на 40 мс, и от SM требовалось нажать на кнопку как можно быстрее при виде лица, выражавшего скорее страх, чем гнев. С этим заданием она справилась примерно так же, как остальные. Но когда ей дали неограниченное время на размышление, она стала ошибаться.
Копнув поглубже, г-н Кеннеди обнаружил, что проблема в том, как мозг направляет её взгляд. SM просто не смотрит в глаза людей, когда в них читается страх, то есть когда они расширяются. Когда её поставили в такие условия, что она не могла не смотреть в глаза, она стала чаще правильно определять лица испуганных людей.
Таким образом, миндалевидное тело — это не просто «детектор опасности». Опасность, по-видимому, регистрируется другими областями мозга, а миндалевидные тела по итогам этой работы управляют нашим вниманием для сбора критически важной информации о степени опасности. Результатом становится чувство страха. А поскольку у SM миндалевидные тела отсутствовали, она ощущала только возбуждение сродни чувству азарта, но не страх. Этим и объясняется то, что в зоомагазине и в «доме с привидениями» она не была равнодушной, как того следовало бы ожидать от бесстрашного человека.
Но г-н Файнштейн слегла разрушил эту стройную теорию. Ему наконец-то удалось напугать бедняжку.
В одном из экспериментов к ней присоединились близнецы AM и BG с идентичными повреждениями миндалевидных тел. Г-н Файнштейн обратился к классическому тесту на панику: попросил участников надеть маски, в которые подавался воздух с 35-процентным содержанием углекислого газа. У большинства здоровых людей немедленно начинается одышка, учащается сердцебиение, выступает пот, кружится голова. Примерно четверть впадает в панику.
Как ни странно, все трое тоже пережили панику. SM замахала руками, указывая на маску, и закричала: «Помогите!» Когда маску сняли, она сказала: «Я запаниковала, потому что, чёрт возьми, не понимала, что происходит». Впервые с начала болезни она испытала страх.
Двое других отреагировали практически аналогично. AM скривилась и сжала левую руку в кулак, попытавшись освободиться. По её словам, она испугалась, что задохнётся, и заметила, что это был самый ужасный момент в её жизни. BG стала хватать ртом воздух и сама сорвала маску, признавшись потом, что ощутила нечто совершенно новое — страх близкой смерти.
После такого г-н Файнтштейн не знал, что и думать. На протяжении десятилетий пара миндалевидных тел мозга описывалась как центр страха, и казалось естественным, что при их отсутствии человек становится отчаянно смелым.
Однако учёный вскоре пришёл к выводу, что старая теория не так уж неверна. По-видимому, мозг иначе обрабатывает угрозы, исходящие изнутри (астма, сердечный приступ и др.). «Это первичный слой, базовая форма страха», — подчёркивает г-н Файнштейн. Действительно, тут не за чем напрягать внимание и оценивать состояние окружающей среды: высокий уровень углекислого газа во вдыхаемом воздухе непосредственно приводит к изменению кислотности крови, в результате чего запускается каскад реакций в мозге. Поэтому паника возникает и без «миндалин» — скорее всего, где-то в гипоталамусе и периакведуктальном (центральном) сером веществе.
И здесь надо обратить внимание на такой важный момент. Люди, обладающие миндалевидными телами, понимают, что это научный эксперимент, что учёные не позволят случиться страшному. Оттого и паника у них другая. В данном же случае наше трио испытало самый что ни на есть настоящий предсмертный ужас. Они не смогли должным образом интерпретировать охватившее их возбуждение.
Роль миндалевидных тел в оценке риска объясняет и другой странный результат подобных экспериментов. У здоровых участников, как правило, появляется упреждающая реакция при повторении теста: перед повторным надеванием маски у них меняется характер потоотделения и слегка учащается сердцебиение. Добровольцы с болезнью Урбаха — Вите во второй раз ведут себя так же бесстрашно, как в первый. Следовательно, миндалевидное тело отвечает ещё и за сохранение воспоминаний о пережитом ужасе.
Интересно, что в выборке из 200 ветеранов войны во Вьетнаме с черепно-мозговой травмой никто из пациентов с повреждёнными «миндалинами» не приобрёл посттравматического стрессового расстройства.
Так что работать с этой областью мозга следует очень осторожно. С одной стороны, из-за неё мы не можем избавиться от мучительных воспоминаний, с другой — она защищает нас и учит впредь избегать опасностей. Лишённая её SM однажды призналась: «Я никому не пожелала бы такого».
compulenta.ru
Если вы видели что-то необычное, пришлите историю нам через форму обратной связи или на адрес newsparanormal@yandex.ru и мы опубликуем ее на этом сайте.
0
Спам
