Бытовые чудеса Шаолиня (Часть 1)

Знакомьтесь: Алексей Александрович Маслов - монах 32-го поколения шаолиньского монастыря, живущий в Москве. Профессор Университета дружбы народов и еще нескольких заграничных. Один из ста лучших бойцов мира. Искусный дипломат и блестящий переводчик. Президент Федерации шаолиньских боевых искусств, международный судья и международный инструктор по ушу. Доктор исторических наук, напечатавший добрую сотню трудов по китайской поэзии, истории, философии. И этот человек-легенда действительно существует. Его монолог - перед вами.

Чудеса? Ну конечно, я видел в Китае чудеса! Например, как люди ходят по воздуху...
Однажды мои друзья из Англии стали просить, чтобы я показал им нечто такое, чего вообще никто не видел. А в Тибете есть маленький монастырь, где монахи практикуют хождение по воздуху. Он грязный, очень холодный, забрызганный жиром яка, который подливают в свечи...
И вот мы выходим на монастырский дворик, я говорю настоятелю: правда ли, что многие из вас могут ходить по облакам? Настоятель начинает что-то отвечать по-тибетски - и при этом расхаживает взад-вперед. Наш китайский проводник переводит с тибетского, а я уже на английский - для своих друзей. Оказывается, монах говорит: в принципе, мы можем немножко подняться и походить по воздуху... И пока наш китаец-проводник переводит, я смотрю: настоятель продолжает расхаживать туда-сюда - но он уже не касается травы ногами! Англичане не успели даже камеру включить! Они говорят: пусть повторит! И настоятель повторил, поднявшись сантиметров на пятнадцать...
При этом нет никакого полета или прыжка - человек просто идет по земле, а потом отталкивается и плавно передвигается по воздуху. Спина у него прямая, и он только немножко поддерживает себя за бедра руками...
А наш проводник посмотрел, как настоятель ходит по воздуху, и говорит: «Что вы так удивляетесь! Вот мой дед мог гораздо выше!»
В одном из монастырей той же провинции, где находится Шаолинь, я видел, как монахи поднимаются в воздух во время медитации. Помню поразительную картину: медитативный зал, в нем - человек десять, и трое из них висят в воздухе!

«У нас в деревне все так могут!»

Но еще более поразительно, что в Китае это не считается чудом - как и многое другое. При мне один человек пил расплавленный свинец. А другой засовывал в рот раскаленный прут. А третий лежал на остриях мечей - отдыхал... И что тут чудо? Или все, или ничего!


Долгое время китайцы, показывая такие вещи европейцам, не понимали, почему те удивляются. «Да так каждый в нашей деревне может!» - говорили они. Я столкнулся с этим в одну из самых первых поездок. В Шанхае был праздник, и какой-то простой парень развлекал публику, предлагая ткнуть себя ножом в руку или живот. Сначала я думал, что нож просто отскакивает -нет! Нож втыкается, выходит - и рана смыкается! После чего зрители бросают парню мелкие монетки...
Я пригласил этого «фокусника» в ресторан. Там он берет палочку за один конец, смотрит на нее, и вдруг палочка прямо посередине трескается и разлетается! Другую берет - то же самое! Я говорю: а как ты нож в себя втыкаешь? В чем тут секрет? Где ты учился? «Да не учился я нигде, - отвечает он. - У нас в деревне все так могут!»

А потом этот деревенский парень, который не умеет ни читать, ни писать, спрашивает, мол, если я сейчас пиалу разобью, заплатишь за нее? Конечно, говорю. Он отсаживается за соседний столик, метра на три, смотрит на пиалу - и она раскалывается на мелкие кусочки!
Это называется гунфу. Оно заключается не в мастерстве, а в полной обыденности этого мастерства...

Самое ужасное, что кончилась лапша...

Много раз я поражался этой обыденности. Приезжаю первый раз в шаолиньский монастырь. Предвкушаю встречу с шаолиньским чудом - все-таки мекка боевых искусств! Прихожу к наставнику Дэцяню - а он полы моет! Такой небритый человек, в старой, грязной одежде, лопоухий... «Приехал - это хорошо! - говорит он. - Но знаешь, что самое ужасное? Лапша кончилась! Сейчас в магазин пойдем». Меня как ушатом ледяной воды окатило. Я хотел увидеть святого человека... А тут у мастера лапша кончилась. Вот его самая насущная проблема! И такое было постоянно...
Иногда там бывает так: учитель отправляет ученика мыть полы, и три года ученик только этим и занимается. А потом учитель говорит: «Теперь иди рубить дрова». Но в этом есть глубокий смысл! На то он и мастер - заранее знает, кто к нему пришел. И этот трехлетний период, прежде всего, дается самому человеку, чтобы понять: а нужно ли это ему?
Вообще  вся   китайская  мудрость- очень обыденная. Ведь великий китайский философ Конфуций был простым учетчиком стада. Куда уж более обыденно? А когда ему дали уезд в управление, он его развалил...
Часто бывало так: Дэцянь велит мне прийти в пять утра, я прихожу, а он говорит: «Посиди, сейчас начнем заниматься». И уходит... Я час сижу, два, изучаю стену кельи... В конце концов выхожу наружу - там ученики крутятся. Спрашиваю: «Где он?» - «Часа два назад ушел на молитву в монастырь,- отвечают. - Придет к обеду». Учитель приходит к обеду, это святое дело
- пообедать вместе. Потом говорит: «Сейчас отдохнем и займемся», - после чего уезжает в город! Я думаю: то ли он не понимает, что я приехал за много тысяч километров, то ли это испытание такое... Но испытание - чего? А на самом деле это такая обыденность сознания. Многие мастера живут понятиями вечности. Впереди вечность, позади вечность. Куда спешить?


Пена на волне учения

Моей главной обязанностью в Академии шаолиньского монастыря поначалу было подметать двор. Раннее утро, мету мусор. Ко мне подходит старик, который когда-то приезжал в этот монастырь и жил потом на выселках отдельно. А я в этот момент как раз решил потренироваться. Он спрашивает: «Чем занимаешься?» «Гунфу, - отвечаю, - китайским искусством». А сзади была стена, куда я мусор сметал. Он подошел спиной к этой стене, прилег на нее, начал как-то перебирать плечами - и вдруг вижу, он ползет вверх! Лицом ко мне, спиной к стене. Поднялся на полметра, а потом, как змейка, сполз. «Вот это гунфу! - говорит. - А ты лучше подметай»...


Или другой случай. Я как-то прочел в газете, что в шаолиньском монастыре жил великий наставник Хайдэн, который спал сидя и умел стоять на одном пальце в вертикальной стойке. Спрашиваю у Дэцяня: «Учитель, говорят, что Хайдэн мог на одном пальце стоять?» -«Ну и что такого?» - удивился он. А учитель был тогда занят очень интеллектуальным занятием - чистил картошку. И вот он отложил нож, картофелину, вытер руки - и сделал стойку на одном пальце! Постоял так, потом снова взялся за картофелину, говорит: «Тебе это что-нибудь дало?» - «Нет», - отвечаю. «Вот и мне не дало! Надо чистить картошку, потому что скоро обед».

Это поразительно: сочетание абсолютной обыденности с чудесами! Но все фокусы, которые показывают ша-олиньские монахи - это, как китайцы говорят, только пена на волне учения.
Конечно, ради пены сначала все и приходят. Я приезжал за мудростью, но не скажу, что не хотел быть самым сильным. Хотел...

Когда человек попадает в Шаолинь, то сразу видит, что монахи, например, легко разбивают каменные плиты. Они с удовольствием это показывают. Первый год я обучался только ради этого. И ничего не получил! Как в стену упираешься: можно и восемь часов тренироваться, и десять - ничего! Помню все эти жуткие мучения - когда, например, перед тренировкой надо ползти с гор вниз, к монастырю. Там
в девятом веке прорубили пятьсот Ьь. ступенек - собственно, это даже не ступеньки, а просто камни - неровные, выщербленные... Спускаешься на ногах и на пальцах рук. Осень, листья падают, все склизко, пальцы расползаются, падаешь лицом в грязь, в эти ступеньки. А после того, как дополз, начинается тренировка. Алебарда в руках уже не держится, а надо отбивать алебарду монаха, который всю жизнь в этом монастыре занимается.
Человеку дают наиграться в эти сложности, побыть садистом по отношению к себе. А потом многие начинают понимать, что хитрость заключается в другом - в том, что надо сначала работать с сознанием. И я сообразил, почему тот старик, который никогда не тренировался, ходит по двору и залезает на стену, а я не могу. Он, в отличие от меня, пребывает абсолютно в адекватном состоянии сознания.


Думать о чем-то своем

Примерно через год я научился разбивать головой каменные плиты. Сейчас, думаю, я любого человека за два месяца могу этому научить. Только зачем?
На самом деле, это во многом обусловлено психическим состоянием. Мы уверены, что голова более хрупкая, чем каменная плита. Но если понимаешь, что голова или шея могут быть крепче стали и камня - дальше уже дело техники.

Когда я первый раз разбивал плиту головой, было лето, жара, мы довольно вяло тренировались во дворе, ждали обеда. И вдруг старший инструктор-монах меня подзывает: вон плита, иди разбей! Я удивился - как? Подойди и ударь. Я ее сначала кулаком попробовал - ничего не вышло. Монах положил руку мне на затылок и говорит: я тебя просто толкну, и с той же силой ты бей головой. Ну, думаю, сейчас он меня так толкнет, что голова вперед полетит. А на самом деле я ощутил слабый толчок. Расстояние между лбом и плитой было, наверное, сантиметров десять. Шлеп!
- плита сложилась, меня защемила, а он меня за шкирку вытащил. Как она сломалась, я тогда не понял.
Сейчас я знаю, что есть энергетический импульс, который наставник передает. Надо запомнить это ощущение -и потом сломать плиту самостоятельно. Очень просто! Поэтому когда монахи на выступлениях, перед тем как разбить плиту, делают какие-то пассы руками - это все для публики. Они прекрасно могут обойтись без всякой подготовки - просто подойти и разбить. И еще: нельзя концентрироваться на происходящем. Потому что концентрация - это попытка преодолеть страх. Конечно, очень страшно, когда человек ложится на землю, ему кладут плиту на голову и молотом разбивают. Кое-что зависит от мастерства того, кто бьет. Но если просто подумать о чем-то своем, не пострадаешь. А если думать о том, как бы тебя не покалечили, голова будет вдребезги разбита!
Но вот что самое поразительное: травматизма среди старших учеников в шаолиньских школах нет вообще. А вот молодые, которые стремятся поскорее стать «великими бойцами», могут травмироваться.

Алмазный палец

Однажды я увидел кадры из фильма, где наставник Хайдэн, уже очень старенький, сражается с двумя огромными парнями. Вернее, они его бьют, а он вяло подставляет руку, потом толкает одного пальцами, тот падает, толкает второго пальцами - и второй падает. Я говорю одному из монахов: смотри, как плохо снято! Видно же, что они ему подыгрывают - ведь такие здоровые ребята могут этого Хайдэна пополам переломить! А тот мне отвечает: нет, Хайдэн владел искусством алмазного пальца - это когда за счет простого толчка пальцами можно отбросить человека куда угодно. Но как этому научиться? «Очень просто! - говорит мне монах. - Надо в течение долгого времени стоять, упираясь пальцем в стену, и концентрироваться. Тогда при небольшом нажатии пальцем ты сможешь дырочку в стене пробуравить».

А мы в это время стоим у монастырской стены. И он, разговаривая со мной, невзначай надавливает пальцем - и со стены начинает сыпаться крошка! Для того чтобы освоить это упражнение, нужно десять лет. В общем, больше ничего - только время. Как и все в шаолиньском искусстве.

На исправление -в «трудовую школу»

Они очень долго меня принимали. Я потратил огромное количество времени и довольно много денег, ездя туда и обратно. Меня не прогоняли, со мной говорили, но все это было похоже на некое болото. Ты туда попадаешь, тебя возят, кормят, что-то показывают, а вернувшись домой, думаешь: зачем ездил? что я там узнал? в очередной раз посмотрел на стену монастыря?

Первый раз я приехал в Шаолинь в начале девяностых. А в 1996-м стал членом общины - прошел посвящение, мне было присвоено послушническое имя. Это тридцать второе поколение шаолиньских монахов. Общаться стало легче. Но десять лет - минимальный срок, чтобы стать для них своим. Это по-прежнему очень традиционное, очень закрытое общество в своей основе. Если китаец говорит: сейчас я все покажу - скорее всего, он просто хочет денег, но ничего не покажет. Но, когда лет через десять он приглашает к себе в дом, обычно за полночь, что-то рассказывает - это значит, что он видит в тебе человека, который понесет знание дальше.

Мне повезло: я учился у Дэцяня. Это прекрасный мастер, великий и одновременно очень сложный, очень «китайский» человек. Дэцянь попал в монастырь в шестилетнем возрасте - его привел дядя. Потом поехал от монастыря в какое-то инженерное училище, а по возвращении стал учеником настоятеля Дэчаня, у которого с детства были парализованы ноги. Он ездил на каталке, ушу не занимался, но был лучшим знатоком китайских рецептур - от ядов до лекарств. И мой учитель за ним ухаживал, ходил, записывал.

Когда началась «культурная революция», монастырь был разрушен, многие монахи разбежались. Но ведь и бежать было особо некуда - они, как правило, родом из того же уезда. Их отлавливали и посылали в «трудовые школы» на исправление. Дэцяня послали просто в чисто поле, в область Или, рядом с Казахстаном, и ничего не разрешили взять с собой. Так многих монахов высылали, и некоторые из них сгинули. Децянь не говорил по-казахски ни слова - а там жили казахи и уйгуры, которые китайцев вообще не очень жалуют. Они не давали ему еды, не подпускали к колодцу. Тогда Дэцянь начал медитацию - и просидел так четыре дня. После чего казахи ему принесли воду и лепешки. И он прожил там двенадцать лет, не имея собственного дома! Жил у тех, кого лечил.
В середине 1960-х, когда шла «культурная   революция»   и  действовала поистине страшная «группа по делам культурной революции», Дэцянь открыл первую школу ушу и начал преподавать казахам. После смерти Мао Цзэдуна в 1976 году он много раз писал письма с просьбой разрешить ему вернуться, и каждый раз получал отказ. Он вернулся только в 1982 году. Когда Дэцянь уезжал, вся деревня собралась его провожать. Говорили: оставайся, мы тебя выберем председателем уезда! Но он уехал и опять стал простым монахом.

Великий Суси

Я пригласил его в Россию. Он приехал зимой, в одной монашеской рясе. Стоял страшный мороз, кто-то из сердобольных людей подарил ему шинель, и он ходил, закутавшись в нее. Однажды Дэцянь мне сказал: «Хочу, чтобы ты пообщался с моим учителем». Это была большая честь для меня.
Конечно, я слышал о настоятеле монастыря Суси - он спас святую обитель в годы «культурной революции». Там оставалось десять человек, они сидели в разрушенной постройке, и он им говорил, что все это пройдет.

Когда я первый раз встретился с Суси, была поздняя осень. Маленькая келья с белеными стенами. Холодно. Великий Суси сидит на единственном стульчике и перебирает четки. Он показался мне маленьким Буддой. Мне хотелось спросить его о молодых монахах, которые выступают на шоу и при этом обучаются по тем же программам, что обучались монахи в XIII-XIV веках. Останется ли кто-нибудь из подлинных мастеров лет через сто? Кто будет нести шаолиньское учение? Но я молчал. А Суси вдруг стал отвечать на те вопросы, которые я хотел ему задать! Говорит: «Современные ученики - не те, которые были в прошлом. Ты, наверное, переживаешь?» - «Переживаю». И тогда он мне сказал поговорку, которой я сам себя успокаиваю: хорошо, когда собаки дерутся из-за кости, покажи им мясо - они и мясо изгадят! То есть хорошо, когда люди увлекаются внешней стороной дела. Они не мешают работать и мыслить тем, кто скрыт за этой ширмой.


С той поры каждый раз, когда я приезжаю, Суси всегда странным образом говорит со мной о том, что я хотел бы услышать. Он не обучает ушу - он настраивает ум человека на определенную волну. И я начал понимать, что передача традиций - это, прежде всего, передача состояния сознания. Не более того - и не менее. Поэтому ушу нельзя научиться по книгам, по кассетам. Этот секрет нельзя украсть.

Продолжение следует...

Михаил БОЛОТОВСКИЙ
Тайны ХХ века